Вот так вот выдохнуть, и начать все сначала.
Порыться день-другой в интернете, на сайтах мелких маклерских контор, потом взять билет до Ниццы, там машину и поехать на запад, вдоль моря, не торопясь. Почти сразу за Монпелье, где Прованс, собственно, уже кончился и начинается Лангедок, свернуть направо и наверх в горы, через Синьяк и Аниан, вдоль тесной долины Эро. В общей сложности дорога займет часа четыре, не больше. После средневекового Чертова моста (это не тот Чертов мост, где Суворов, тот вообще в швейцарских Альпах, но этот старше лет на четыреста) въезд налево в деревню почти сразу. Тут оставим машину, дальше пешком: та улица, что идет по верху склона, это и есть rue du Bout du Monde, улица Края Света.
По правой стороне — крошечный ресторанчик-крепери без названия, как и было написано в объявлении. “Спросить Жан-Филиппа”. Спрашиваю. Жан-Филипп входит с кухни, ему лет сорок, он тощий, носатый и почти лысый, я так всегда представлял себе провинциального школьного учителя: в круглых металлических очках, в ковбойке и накинутом на плечи свитере, с завязанными на груди рукавами.
— Это вы продаете гостиницу? Анонс. Вы в интернете вывешивали анонс.
— А. Здравствуйте. Я, верно. Пешком шли от паркинга снизу? Хотите горячего выпить?
В конце декабря холодно даже в Сен-Гилем-ле-Дезере. Летом здесь должно быть страшное пекло, а вот теперь промозгло довольно, туман лежит прямо на брусчатых мостовых. Хочу горячего, да, конечно.
Жан-Филипп мне приносит глинтвейна в пивном стакане, на блюдечке с несколькими кусками темного тростникового сахара. За окном отлично видно дом напротив, сложенный из крупных блоков желтоватого песчаника, с пробивающимся кое-где в швах мхом, с сухими бечевками дикого винограда вверх по углу до самой крыши, с давно не крашенными амбарными воротами из толстенных серых брусьев, собранных по-старинному, в елочку.
— Ну, вот он и есть. Это не гостиница в общем-то — скорее приют для туристов-бэкпакеров. Там три дортуара больших, по пять кроватей, и два парных номера на первом этаже. В мансарде квартира для управляющего. Маленькая, но с ванной. Вон, вон окно треугольное приоткрыто. Крышу мы перестелили два года назад, и лестница совсем новая. Грибка в доме нет, трещин нет, балки целы. Вторые пятьсот лет он, может быть, не простоит, но лет на двести его еще хватит, я думаю. Пойдем посмотрим? Я возьму ключ.
Мне не надо на двести лет. Мне бы… А впрочем, черт его знает, на сколько мне.
Сен-Гилем-ле-Дезер официально входит в тройку самых красивых населенных пунктов Франции. Сертифицированный Край Света: древний вулканический цирк посреди горного массива, куда тысячу двести лет тому назад удалился от ратных трудов легендарный племянник Шарлеманя рыцарь Гилем. В дословном переводе — “Святовильгельмова Пустынь”. Теперь тут романский монастырь XI века, уцелевший почти до камешка и сохранивший в окованной железом раке щепку Истинного Креста, и сумасшедшей красоты средневековая деревня, вытянутая вдоль русла хрустального ручья. С тех пор как тут проходил южный рукав паломнического пути в Сантьяго-де-Компостелу, Сен-Гилем практически не изменился. Вот только паломники едут теперь другими дорогами. Так что два летних месяца, июль и август, попадается все же кое-какой пеший и проезжий турист, но остальное время — гулкая пустота переулков, медленно наливающийся виноград, овечий сыр с крошечных хуторов по округе. И вот этот приют с полутысячелетними стенами, по цене двухкомнатной еврокоробки из-под ботинок в Зюзине.
На двести лет хватит. Сколько я тут протяну? Через три месяца озверею? Оба сопьемся с нею? А с чего вдруг? Вино тут легкое должно быть. Ну, максимум, вот этот глинтвейн научусь варить в холодный сезон. Да и все. Или нет…
— Глогг, в сущности, примитивная вещь: вино, портвейн, виски, специи, ну еще там кое-что, для красоты… Но ведь у кого-то получается так, что полжизни не забудешь, а у кого-то — отрава: только с ног валит, как кувалдой, а впечатления никакого. Я вот сюда за глоггом сколько лет хожу, в Royal, каждую осень и зиму, как похолодает окончательно. И не я один, вы уж поверьте. Royal — это целая институция: во всем Эдинбурге другого такого места нет. Может, не самое старое заведение, есть пабы гораздо древнее, но самое знаменитое, уж точно.
Из-за огромной барной стойки полированного темного дуба с бронзой, просторный зал просматривается как с капитанского мостика. Когда пьешь глогг, обеими руками придерживая здоровенную стеклянную кружку, нужно уметь схлебывать с поверхности зернышки миндаля, которые там плавают, а потом еще предстоит выловить ложкой оранжевую медузу разваренной кураги. И еще изюмины попадаются, пропитанные горячей спиртной микстурой. Мистер Самуэльсон, агент, жмурится, хлюпает, булькает, сопит и смотрит поверх края своей кружки с глоггом, смотрит.
За столиком у окна жилистая девица в полосатом свитере, поминутно отбрасывая спадающую на лоб желтую прядь, строчит что-то в большой тетради, низко склонившись над собственными карандашными строчками. Ровно у нее за спиной — седоватый джентльмен в зеленом вельветовом пиджаке с замшевыми локтями, трижды обернувший шею романтическим черным шарфом, осторожно перебирает клавиши своего ноутбука. На противоположной стороне зала пялится в экран другого ноутбука еще какая-то тетка, сильно накрашенная, потрепанная, но чему-то, что, видно, сама только что настучала, улыбается во весь рот.
— Вот почему сюда столько народу приходит писать, как вы думаете? А потому что они все про Роулинг начитались. Известно же, что она первый том “Гарри Поттера” написала, сидя в кафе, чуть ли не на салфетках. Так считается, будто это именно здесь: просто кафе красивое, в викторианском стиле, к тому самому антуражу, что в “Поттере”, как раз подходит. Вот и сидят тут, сочиняют, надеются, что и им повезет. А на самом деле писала-то она не тут, а в Nicholson`s, это вообще по ту сторону Замка. Там теперь китайский фастфуд с самообслуживанием — неромантично, в общем, туда сочинители и не ходят. Впрочем, какая разница. Эдинбург — такой город, что в нем где хочешь можно писать. Он сам как кусок романа. Дом ваш совсем не старый, но квартира очень романтичная, в двух уровнях, отдельный вход прямо с Морей-плейс. Там, между прочим, ежегодно осенью раскидывают шатры для книжного фестиваля. Вам будет интересно… А вы, наверное, тоже писатель?
Я? Да ну что вы, какой из меня… Ничего общего. Видите ли… Или нет…
Просто когда год кончается, настроение накатывает опять. То есть не так: “накатывает”, это откуда-то снаружи. А это растет изнутри, изнутри. И идея сесть с горячей кружкой перед окном приходит одновременно. Неизменно, к концу декабря. Специальная такая кружка, особенный дух корицы и апельсина, непривычные, как будто чужие мечты. Откуда?
Полный текст – в журнале “Коммерсант-Weekend“